Восьмерка

Восьмерка

Поздним вечером лета то ли 2003, то ли 2004 года неотложная помощь доставила в приемный покой девятилетнего мальчика Максима с диагнозом «скарлатина». Привезли его из Стрельны. Прямо из Константиновского дворца.

Пока я с удивлением рассматривал направление на госпитализацию, бабушка взволновано поведала мне следующую историю.

Максим приехал из Подмосковья вместе с другими детьми, занимающимися танцами, чтобы через неделю танцевать перед президентами стран большой восьмерки, которые собирались на саммит.
Детские танцевальные коллективы репетировали и жили при Константиновском дворце и ждали своего звездного часа.

У Максима была аллергия на цитрусовые, поэтому дома ему их обычно не давали. Но он очень любил апельсины. А здесь было очень много фруктов и любое количество сока.

В итоге Максим бесконтрольно объелся апельсинами и апельсиновым соком, весь покрылся сыпью и зачесался.

Бабушка взяла внука за руку и повела его к местному доктору-терапевту. Единственное, что ее волновало — сколько можно при такой аллергии дать ребенку супрастина — половинку или целую таблетку?

Но реакция врача превзошла все ожидания. Она почему-то очень засуетилась и стала куда-то названивать. В итоге доктор зарегистрировала в эпидбюро диагноз скарлатины и госпитализировала мальчика в инфекционную больницу.

Это автоматически приводило к объявлению карантина во всем Константиновском дворце.

Я осмотрел ребенка. Температуры, ангины и каких-либо других проявлений скарлатины или других инфекционных заболеваний не было. Сыпь была обычной аллергической, причем отмечался выраженный зуд.

Но ведь диагноз уже был поставлен, официально зарегистрирован, а мазки на бета-гемолитический стрептококк будут готовы только через несколько дней.

Передо мной вставала сложная дилемма — взять на себя ответственность и отменить диагноз скарлатины, или не напрягаться и оставить все как есть, до утра, до прихода начальства.

Но на кону стояла честь и имидж страны. Я так и представил себя заголовки западных газет: «Саммит большой восьмерки в Санкт-Петербурге провалился из-за опасности заражения скарлатиной первых лиц государств!»

И я позвонил в эпидбюро и решительно отменил диагноз скарлатины.

Буквально через пять минут медсестра снова позвала меня к телефону. На другом конце провода был тот самый врач-терапевт, который зарегистрировал диагноз скарлатины.

Она спросила меня, зачем я отменил ее диагноз. «Потому, что его нет», — ответил я. «Но,- воскликнула доктор, — я ведь тоже училась в институте и проходила скарлатину».

«Тем не менее это не скарлатина», — сказал я.

«Доктор вы очень торопитесь», — в ее голосе появились угрожающие нотки. «Вы вообще видели какой у него язык?»

«Да, — говорю, — обычный географический язык, как при аллергии».

«А сыпь, сыпь вы обратили внимание на сыпь?!»

«Аллергическая сыпь». «Но она ведь красная?» «Красная, — говорю. — Любая инфекционная сыпь «красная»».

«Нет, все-таки вы не имеете морального права отменять диагноз, поставленный вашим коллегой. Вы представляете, какой опасности вы всех подвергаете, не изолировав больного со скарлатиной?»

Доктор еще долго-долго пугала меня, что вдруг «она все-таки права»?

Она так мне выела мозг, что я на всякий случай оставил мальчика до утра в боксе.

На утренней конференции, я с апломбом доложил об отмененном диагнозе. Но ожидаемой похвалы я не услышал.

Начмед только мрачно на меня посмотрел и спросил, поставил ли я мальчику очистительную клизму? Я ответил, что нет, потому что у него в приемном покое был самостоятельный стул.

«А в приказе клизма есть!» — торжественно сказал начмед и закончил конференцию.

Я вернулся в бокс к Максиму. Сыпь прошла, он был абсолютно здоров.

Саммит был спасен, и мальчик был отпущен обратно в Константиновский дворец со строгим наказом не есть апельсинов до окончания всех мероприятий.