Кока-кола

Кока-кола

Мальчику было 5 лет, но он казался намного моложе – по виду и физическому развитию не более чем на три года. Так бывает при хроническом кислородном голодании при врожденном пороке сердца.

Когда мальчик родился, у него был сразу диагностирован тяжелый порок сердца, был назначен день операции. В настоящее время детская кардиохирургия развита в Санкт-Петербурге на очень высоком уровне, так что были все основания полагать, что ребенка вылечат.

Однако в назначенные сроки родители, злоупотребляющие алкоголем, не пришли на госпитализацию. Назначались новые даты, но каждый раз родители с больным ребенком опять куда-то терялись. Они были очень сильно заняты — употреблением пива, водки, портвейна и разборками друг с другом.

Потом мама умерла от туберкулеза. Мальчик по контакту оказался в противотуберкулезном санатории. Нелеченный вовремя порок сердца быстро привел к формированию тяжелой легочной гипертензии, хронической застойной сердечной недостаточности. Оперировать сердце было уже поздно. Мальчик был обречен.

На этом фоне у ребенка часто развивались пневмонии, для лечения которых его переводили в различные детские больницы. По сути, всю свою жизнь мальчик проводил либо в противотуберкулезном санатории, либо в кардиологическом отделении, либо на респираторном отделении инфекционного стационара.

Тем не менее, преданный родителями трижды – получив тяжелый порок сердца из-за токсического влияния алкоголя во время беременности, непрооперирированный вовремя из-за халатности родителей, оставшийся без мамы и, по сути, без отца, живущий в медучреждениях с боксовым режимом, мальчик оставался обычным ребенком с обычными интересами. Он чувствовал себя в больнице так же естественно, как другой ребенок у себя дома.

Нельзя сказать, что папа не любил своего сына. Он регулярно навещал его в больнице. Очень высокий, с запахом алкоголя и добродушным бестолковым лицом, он торопливо и осторожно проходил по отделению, стараясь никому не помешать. Каждый раз он обязательно приносил любимому сыну подарок — какое-то печенье и, главное, пол-литровую бутылку кока-колы.

По приказу и логике внутреннего распорядка мы должны были кока-колу изымать. Но мне не казалось, что лимонад может помешать излечению мальчика от пневмонии. Поэтому я просил медсестер кока-колу не трогать, и договаривался с мальчиком, чтобы он прятал ее в тумбочке.

Мальчик пил ее медленно. Вечером, он не спеша открывал бутылку, слушая, как шипит выходящий газ, и наливал немного в больничную кружку. Он смотрел, как пузырьки, большей частью осевшие на дне и стенках кружки, постепенно поднимались на поверхность, приятно освежая его склоненное бледное лицо микроскопическими брызгами. Он прикладывал ухо к кружке и слушал, как пузырьки, лопаясь, звенят чудесными металлическими нотками.

Торжественно усевшись на кровати, он медленными глотками смаковал сладкую жидкость. Мальчик обводил глазами облупленные стены больничного бокса, стол, пару стульев, окно, за которым гремел трамвай. На трамвайной остановке сидели купчинские гопники, курили, пили пиво и плевали себе под ноги.

Но все это его не волновало, мальчик думал о чем-то своем приятном и улыбался, продолжая пить кока-колу. Бутылку он растягивал дня на три, как раз до следующего визита пьяного папы.

И я думал, что, возможно, кока-кола была единственной вещью, приносящей ему настоящую радость, чувство защищенности и домашнего тепла.

Через две недели мы вылечили его от пневмонии и перевели обратно в противотуберкулезный санаторий.